Клементина Ширшова
Поэт, критик, редактор литературного портала «Textura.club». Родилась в 1993 году в Москве, окончила Литературный институт им. Горького, Московский Институт Телевидения и Радиовещания в Останкино. Публиковала стихи и критику в таких изданиях, как «Новый мир», «Знамя», «Новая Юность», «Юность», «Exlibris», в различных альманахах и электронных изданиях.
Проект «Diaries» (дневники, дзеннiкi) начался еще в Минске, тогда мы попросили Сергея Календу вести в течение месяца дневник и в последующем его опубликовали.
Автор создает свои произведения, но что создает автора? Что происходит в жизни писателя? Чем он живет, что его тревожит, о чем он думает? Какой он на самом деле, когда не прячется за своего лирического героя или персонажа романа? Давайте разбираться…
24 ноября
Теперь я знаю, как выглядят практически все виды врачей. Но скоро, так все они говорят, эта страница будет для меня закрыта. Закончится уединение, которое привело меня в больницу, где обнаружилось то, что я давно предчувствовала и опасалась – со мной действительно кое-что не так.
Я прошла это почти в полном одиночестве. В голове постоянно звучат слова, вроде: «Извини, я слишком занят эфиром на телеканале «Культура», не смогу встретиться на этих выходных»; «Прости, Клементин, я в этот день иду на ужасно клёвый Фестиваль Света и не смогу посидеть с тобой после операции»; «У меня с подругой тут изменились планы, мы идем в модный клуб, а у тебя на это нет денег, поэтому извини» и так далее, и так далее. Ситуации закольцовываются и повторяют друг друга. Очень грустно, когда уходят все. А уходить от всех – ещё грустнее.
…Но сейчас я сижу в кафе и жду, когда Андрей доедет до меня с работы и мы отпразднуем вечер пятницы. А также то, что вчера мне пришли кое-какие хорошие новости насчёт моей публикации. Многие назвали бы наши с Андреем отношения взаимозависимостью по той причине, что мы общаемся большей частью друг с другом, но нам нравится. Каждый день, какой бы он ни был, становится хорошим от того, что любимый человек заботится о тебе, а главное – с удивлением понимаешь, что готова отдать в ответ не меньше.
Андрей надежный, хороший человек с искрой, слава богу, чертовщины в нем нет. А я неприятный, довольно скользкий человек, в котором одна искра, и то чертовщина. Вот, стало быть, и встретились.
25 ноября
Очень долго спали. В половину двенадцатого подскочили в панике и сразу за компьютеры. Для людей выходные хороши тем, что можно расслабиться, но для нас с Андреем – тем, что можно поработать над порталом. Справедливости ради, надо сказать, что Андрей давний маньяк «Текстуры», как и полагается её создателю, а я ещё только втягиваюсь в редакционный процесс. Придумала новые рубрики, которые, к моему счастью, уже начинают активно работать, подготовила подборку Андрея Чемоданова, которая мне страшно нравится, взаимодействую с некоторыми из приглашённых авторов.
Я очень инфантильный человек и, честно говоря, хочу думать только о своих стихах, что со стороны вообще выглядит пассивным валянием на диване в наушниках или гулянием непонятно где до глубокой ночи. Спать я тоже люблю. Андрей даже называет меня «сплюшка» – это такая маленькая дикая сова, по-другому она называется «совка обыкновенная». Я бы так и чередовала сон с написанием стихов все время, но жизнь вносит свои коррективы и назрела необходимость в создании своего литпространства – интерактивных материалов, которые будут по-настоящему интересными на каждом этапе своего создания. Я не нахожу в других изданиях того, что хотела бы читать сама, это главная причина, по которой я приняла предложение Андрея соседствовать у руля. И у нас очень-очень много захватывающих планов!
Во второй половине дня отправились навестить бабушку. Для того, чтобы было удобнее её навещать, мы с Андреем поселились через дом от моих родителей, она живет с ними. Между нашими домами – один футбольный стадион. Стадион в буквальном смысле, и летом оттуда доносится хиты группы «Руки Вверх», «Дискотеки Аварии» и других.
Два года назад, в день моей выставки авторских работ в «Зверевском центре современного искусства», бабушка заторопилась собираться вместе с нами, упала и сломала берцовую кость. Скорая не сразу смогла определить, что именно случилось, но возможность операции отклонили сразу – у бабушки не так давно был инфаркт и они не хотели брать на себя ответственность за то, что она может умереть на столе. С тех пор она не может ходить, а перемещается только на ходунках.
Я очень долго не могла с этим смириться, да и сейчас не могу – даже сейчас это пишу и наворачиваются слезы. До падения бабушка могла проехать к подруге два часа на электричке, ухаживать за ней, готовить еду, стирать, при том, что подруга эта на десять лет ее младше, потом еще к кому-нибудь заехать, петь песни, танцевать. А в понедельник возвращалась и начинала хлопотать по дому. И так до 85 лет. Сейчас она относится к своему положению с удивительным смирением. Всегда вижу ее улыбающейся, в хорошем настроении.
Вообще, в моей бабушке – опредёленно – есть что-то мистическое. В младенчестве кормилица случайно выколола ей глаз, с тех пор она видит только одним глазом, хотя внешне это и незаметно. Мой дедушка, инженер Владимир Ширшов, входивший в группу изобретателей дефибриллятора, сделал ей предложение выйти замуж за несколько часов до предполагаемого венчания с другим человеком – залез к ней ночью в окно и они стали играть в карты.
В бабушкином детстве, когда она с ее матерью и братом жили в Польше, бабушку украли цыгане, а потом зачем-то вернули. Не могу отделаться от мысли, что они передали ей сверхъестественную силу. Хотя возможно, ее сделала такой война – когда она пришла, бабушке было 12 лет.
26 ноября
Боря Кутенков обрадовал: хочет написать статью о том, о чем я сама давно думаю – о «поэтике узнавания» (термин из моей любимой статьи Владимира Козлова) и, условно говоря, «филологической». Такие статьи по сути своей теория, к истине особенно не приближающая, однако не делая никаких попыток рефлексии, можно совершенно запутаться в том, что есть. Сейчас очень многие в этом именно запутались, вообразив, что «поэтика узнавания» и «филологическая поэзия» – это какие-то враждующие лагеря, один из которых непременно должен воцариться в истории, а другой – кануть в небытие. По факту, направления запомнятся оба и утянут за собой целый ворох довольно глупых, пустых людей. А вот стихи останутся не все, поскольку не все они будут содержать в себе то, к чему будущие поколения захотят возвращаться.
Кстати, пару дней назад мы с Борей очень хорошо посидели в кафе после презентации его четвертой книжки и поговорили. На презентации он вспоминал очень много наших общих историй. Когда я рядом с Борей, мне все время кажется, что мы сидим на берегу костра на каком-то диком обрыве или мчимся в поезде на край света или ходим в дырявых кроссовках по богом забытому городу и поем дурными голосами какую-то фигню. Словом, я чувствую себя живой. Но при этом не могу избавиться от ощущения, что человек давно оставил нашу дружбу где-то далеко позади. Вперемешку с радостью от встречи между нами сквозит ощущение скорее ностальгическое. Истории-то наши частично отражены в моем цикле стихотворений «Разорванный состав» – цикле об очень болезненном для меня разрыве с лучшими друзьями – и после этого уже непросто притворяться, что все осталось как раньше. И хотя Боря залихватски, как-то очень лично и по-дружески подписал книгу, чувствовалось, что после нашей встречи он снова погрузится в дела как ни в чем не бывало, а я продолжу дальше опускаться на своё инфернальное дно, усеянное шипами рефлексии.
На этой неделе ожидается много мероприятий. Испытываю на этот счет двойственные чувства. Конечно, хочется уже куда-нибудь сходить кроме работы и поликлиники. Но вообще, почти никуда не хожу вот уже около года. Устала от общения как такового, включающего в себя навешивание ярлыков, неуместные, порой ужасные шутки. Как правило, они касаются моей внешности, слишком хорошей, чтобы заниматься литературой. Или там всякие подколы, основанные на том, что моя жизнь в целом слишком хороша – хотя откуда вы можете что-то знать про мою жизнь? Вы идиоты? Но это еще ничего. Бывает и другое.
Как-то раз один человек (не буду называть имени) пошутил насчёт моей худобы: «Что-то ты странно выглядишь, может быть тебе пора лечь в больничку?». Это было в Булгаковском доме, в подвале, где обычно проходят большие вечера и фуршеты. Тот человек всегда относился ко мне доброжелательно, помогал, поддерживал. Мы спокойно стояли и разговаривали, когда он вдруг изменился в лице – выдал такое, а потом мерзко и отрывисто захохотал. Кто знает, может это действительно энергия «нехорошей квартиры», но сказанное было скорее пророчеством. В последующий год из больницы я действительно практически не вылезала.
Короче, непонятно что делать. Невозможно закрыться в раковине и совершенно не показываться на люди – это будет обеднять жизнь, а соответственно, язык.
Единственное мероприятие, на которое точно пойдем – это вечер Глеба Шульпякова. Хороший автор и человек, точно знаю, что после действия выйду заряженной мощной, доброй энергией.
27 ноября
Я работаю секретарем на ресепшен в одном международном банке (в каком сказать не могу – это конфиденциальная информация). На сей раз день прошел быстро. Нам с коллегой, с которой мы работаем в паре,как правило, звонят безумные люди, которые просят от нас невозможного, также мы встречаем клиентов банка, заказываем такси, отправляем корреспонденцию и всё в таком духе. Бывают относительно спокойные дни, а бывают вообще адские. В первом случае день проходит молниеносно, а во втором тянется, как на каторге. Вообще, работа достаточно рутинная, но я специально выбрала ее, чтобы мозг был свободен для занятий умственным трудом. Правда, в последнее время кажется, что это не очень помогает. Все равно прихожу домой издёрганная или просто уставшая.Стихотворения, если вообще пишутся в будние дни, то в обеденный перерыв или ночью. Правда, я точно знаю: если бы зарабатывание денег требовало от меня еще и подключить голову, я бы помешалась на том, что делаю и в итоге никаких сил на творчество не осталось бы.
Настоящая моя работа сказывается и на общении в свободное время, вырабатывается стойкая аллергия на входящие звонки и сообщения. Если я вижу смс от кого-нибудь, но оно не касается срочного дела, я откладываю ответ до тех пор, пока не наберусь моральных сил для обмена репликами. Порой это случается нескоро, поэтому очень многие люди думают, что я довольно высокомерный человек.
На ужин Андрей нарезал очень вкусный салат с брынзой, иногда я ему помогаю, но в тот раз не стала. Слишком приятно, когда он для меня готовит. Обычно мы добавляем туда оливки, помидоры черри, маслины – просто, но абсолютно божественно. Ни в одном мишленовском ресторане мира не найдется такого вкусного салата, какой регулярно бывает на нашей кухне.
28 ноября
Пришли на вечер Глеба и я встретила всех своих знакомых разом. Сначала увидела Елену Валентиновну Исаеву, она была моим первым преподавателем на писательском форуме в Липках, который вела совместно с ныне покойным Кириллом Владимировичем Ковальджи (царство ему небесное). А вот рядом с Еленой Валентиновной сидел человек смутно знакомый. Увидев этого пожилого мужчину, Андрей буквально обомлел – как! ты не знаешь его? это же актер Юрский! Пока я здоровалась то с одним, то с другим, Андрей как будто что-то такое сказал Юрскому, что тот заторопился прочь. Позже оказалось, мероприятие слишком сильно (по мнению Юрского) задержали и он не захотел оставаться, поскольку ценит своё время.
А ценю ли свое время я? Раньше я твердо и уверенно ответила бы на этот вопрос положительно. Однако чем дальше, тем больше меня накрывает тень сомнения в том, значит ли мое время хоть что-то в круговороте событий. Если я раньше смотрела на свою жизнь со стороны, то теперь я в ней, кажется, вообще не участвую. Чем дальше, тем сильнее ощущается, насколько грандиозна вращающаяся вокруг меня махина с этими галактиками, планетами, прочими небесными телами. А люди, проходящие мимо, кажутся вообще чем-то эфемерным, но, как ни странно, вызывают чуть больше эмоций. Так я и продолжила ходить, приветствуя знакомых, среди которых увидела Игоря и Полину Дуардовичей. Но почти сразу, как мы встретились взглядами, начался сам литературный вечер.
Глеб озвучил и поэмы, и короткие стихотворения из разных книг – я читала их все подряд, но сравнительно давно, а тут появилась возможность ощутить до какой степени все эти вещи были когда-то мною впитаны. Отношение лирического героя к миру, как этакому кубик-рубику, в любой момент готовому перекрутиться и открыться самой неожиданной комбинацией образов и смыслов; сам герой, исчезающий, а быть может и не существовавший вовсе; зрелая любовь к путешествию как состоянию души.
После вечера сидели большой компанией, к нам присоединилась Елена Пахомова, пришедшая с первого вечера Биеннале поэтов, где приглашенными гостями были поэты-китайцы. «Все сейчас там», – сказала Елена, лукаво улыбаясь. – «Можно сказать, вы многое пропустили!» Я на мгновение пожалела, что не услышала китайцев, тем более осознавая, что с нашей насыщенной программой на Биеннале мы с Андреем вряд ли попадем. Да и не было сил попадать. Но разве можно успеть абсолютно везде?
И мы тепло, уютно сидели полукругом, пили вино и вели беседу не только о литературе, а, например, о транспорте в Берлине. Вначале мы сидели вчетвером с Игорем и Полиной, я рассказывала им об изменениях в нашей жизни за последний год, умолчав, разве что, о больнице. Как Андрей пытался устроиться по специальности, но условия работы были неадекватными, потом нашел работу, был сокращен и вот теперь снова устроился на новое место – и все это за какой-то год.
Рассказывала про свою более-менее стабильную работу, о том, что главное в ней – не показывать своего недовольства людям, с которыми ты работаешь и помогать со всем возможным радушием. Допустим, был случай, когда меня попросили вынести из переговорной забытую предыдущим посетителем и довольно тяжелую сумку СРОЧНО. Мне нельзя было поднимать тяжёлое, но когда перед переговорной столпилось десять человек и начальник отдела, понятно, что они не желают ждать, пока ты позовешь инженера. Пришлось сделать это самостоятельно, согнувшись в три погибели, хотя на мои действия при этом смотрели пятеро здоровых мужиков. Вот это, в общем, и есть сущность моей работы в одном событии. Ребята были в шоке. Игорь сказал, что для него одни из важнейших ресурсов – это настроение и свободное время, поэтому за такую работу ни он, ни Полина не стали бы браться ни за какие деньги.
В конце вечера Глеб подписал новую книгу «Саметь» своим классным, непонятным, размашистым почерком, и мы, довольные и немного пьяные, разъехались по домам как раз под закрытие метро.
29 ноября
Утром я проснулась одна – у меня был выходной. Но не от хорошей жизни, а потому, что надо было ехать к врачу-хирургу. Он должен был вместе с коллегами посмотреть последний диск с материалами МРТ и сказать, могу ли я обойтись без операции. Я ехала к нему в приподнятом настроении, но все же что-то меня тревожило.
Предчувствие не обмануло. Когда я приехала, мой врач уже несколько часов был на срочной операции. Пришлось некоторое время подождать у его кабинета за чтением книги «Погребённый великан». Мимо пробегали медсестры и те, кто не знал, где в данный момент находится врач, спрашивали у меня, где он, а я отвечала. Это отвлекало и сбивало, но при этом я начинала чувствовать себя в центре событий.
Наконец одна из медсестер вышла из операционной и крикнула двум другим: «Девочки, забирайте девочку!», вполголоса добавив: «..девочку-слона». Покатилась лежачая каталка, исчезла в дверях операционной и через мгновение появилась оттуда с «девочкой», которой оказалась довольно крупная женщина средних лет в операционной шапочке, спящая, еще не отошедшая от наркоза.
Вслед за тем сразу появился врач и на ходу снимая операционную маску, жестом пригласил меня к себе в кабинет.
Он был очень уставший, но просматривая мой диск, изменился в лице. «Оперировать, и это не обсуждается». – «Ну ладно», – пожала плечами я – «Верю. Главное, в живых оставьте, а там как хотите». Пережила экстренную госпитализацию в августе – должна пережить и это.
Ночью долго не могла уснуть. Думала о том, что я плохой человек и всю жизнь делала даже самым любимым людям плохо. Смогу ли я когда-нибудь измениться? Записалось:
лодочник спросит почему ты одна
но за волной волна за волной волна
на берегу залива дурман густой
щиколотки не скрыть под рябой водой
где ни людей, ни рыбы, ни городов
ни затонувших судов, но песок таков
будто один лишь он растворен во всём
вот потому и с бледным сидишь лицом
вот потому и руки твои в грязи
сыпятся с платья помыслы не чисты
что он так смотрит, просто меня вези
да побыстрее, до дождевого свиста
и отвечаю – топила кого любила
где их могила, там и мои жизни
сплав по течению, вот почему волна
я за одной одна за одной одна
он на причале ждёт – не садись, не твой
на берегу залива дурман густой.
Образ лодочника, как я позже поняла, отсылает к «Погребённому великану». Там есть такой лодочник, который перевозит пары на остров, но перед этим задает им целый ряд вопросов, на которые они должны ответить. Говорят, что остров волшебный. То, как пары ответят на вопросы лодочника, определит, будут ли они жить на этом острове вместе или больше никогда не увидят друг друга. Иными словами, их дальнейшая жизнь (очевидно, вечная) на острове, зависит от их воспоминаний друг о друге. И того, насколько хорошими они были.
В моем стихотворении дела настолько плохи, что пассажир у лодочника один. Думаю, добавить здесь нечего.
30 ноября
Я пришла на вечер Homo Legens в новом платье, которое мне решила купить мама. Она периодически покупает мне одежду и всегда попадает в точку. Достаточно строгое для офиса, но при этом в должной степени элегантное для вечера, как можно это сочетать, не очень ясно, и все-таки у дизайнеров получилось. Молодцы. Тем не менее, от чувства неприкаянности избавить меня у них не получилось, видимо, такое не под силу никому.
Опять полезли в голову эти мысли: «Кусок мяса в платье». Почему мяса? С другой стороны, способность воспринимать себя большинством людей – адекватно ли это. Когда человек примеряет на себя образы, создаёт себе какой-то имидж – девушка рисует себе «смоки айз», а парень надевает косуху, что они думают о себе? Кому и что пытаются рассказать? А мой случай: постоянно чувствовать противостояние с собственным телом, ощущать сопутствие смерти в каждом прожитом мгновении – это правильно? Мне некому задать эти вопросы, да и вряд ли я так уж сильно хочу их задавать.
Вечер проходил в фонде Нового Мира. Андрей давно и упорно к нему готовился, полностью взяв на себя организацию. Думал, как расположить камеру при видеосъемке, готовил видео-тизер, неустанно приглашал выступающих. Любые мои попытки отвлечь его любовными играми или просмотром классных фильмов терпели полный провал – такой уж он приверженный человек. Но вот и настал день икс, и этот день был безупречен.
Также прекрасно, что на вечер смог выбраться Андрей Гришаев. Очень высоко ценю его стихотворения, а он еще читал новые, которые я не слышала до этого. Чувствовалось, насколько происходящее важно для него, даже голос немного дрожал. Такой дрожащий голос – лучшее, что можно предложить тем, для кого уже давно не осталось ничего святого, не говоря уже обо всех остальных.
Было много других интересных выступлений, но в какой-то момент случилось непредвиденное – я страшно захотела есть. Не сказать, чтобы со мной такое происходило часто, но теперь пришлось решать проблему немедленно. Посмотрела на часы. До конца вечера оставалось как минимум минут пятьдесят, я хотела дотерпеть, с досадой на себя нетерпеливо ёрзала на стуле, а потом вдруг плюнула и вышла. На улице все почему-то резко обессмыслилось и продолжало обессмысливаться, пока я ела круассан в ближайшем кафе через дорогу, не снимая куртки, и запивала не таким уж горячим кофе. Когда я вернулась, вечер уже закончился.
Мой Андрей продолжал общаться с гостями, делать видео о вечере, у него все отлично получалось и это наполнило меня чувством гордости, вернулось хорошее настроение. В этот момент я со смехом вспомнила ворчливые замечания Бори о том, как сложно ему бывает выносить мои постоянные перемены настроения. Еще пришла Людмила Вязмитинова, оказалось, что она звонила мне несколько раз, а я в своих дурацких терзаниях не слышала телефон, могли вместе кофе попить. На прощание обняла меня и попросила звонить почаще.
После вечера, когда шли к метро, посреди заснеженной дороги у меня ужасно свело ногу. Такое иногда бывает. Все остановились и недоуменно уставились на меня, а я смеялась, поскольку знала, что это надолго. Мы с Андреем стали уговаривать всех идти по домам, и некоторое время спустя все, кроме Жени Никитина, послушались. Мы втроем с Женей доползли до ближайшего кафе, куда они внесли меня на руках. Можно было представить себе как это выглядело со стороны – два мужских тела еле-еле втаскивают в дверь третье женское, за счет розового пуховика абсолютно бесформенное, только и видно, что ногами вперед. Самые большие глаза были у администратора, но заведение было хорошее и нам предложили место с диваном, разрешили мне снять обувь, чтобы судорога поскорее прошла. И она прошла, конечно, а до того мы успели обсудить (не без некоторого жара) свои литературные предпочтения. Я горячо спорила с Женей насчет одного важного человека и объясняла, что его поэзия никуда не годится. Потом рассказывали друг другу разные случаи, связанные с нашими общими знакомыми, читали рассказ Евгения Сулеса «Кипяток», много смеялись. Разошлись в двенадцатом часу ночи.
1 декабря
В пятницу снова был выходной, потому что надо было поехать в клинику за документами и инструкциями по предоперационной подготовке. Мое тело вновь покорно преодолело это огромное расстояние, сначала в метро до Люблино, потом вдаль по дороге до больницы, потом в самую даль фундаментального ряда белоснежных корпусов до хирургического крыла. Поймала себя на мысли, что ландшафт, аллеи и фонари чем-то напоминают те легендарные «Липки», которые еще не стали «Звенигородом».
Снова очень долго ждала врача, он дал рекомендации по финальным обследованиям, подбодрил, я пошла улаживать вопросы по страховке в соседний отдел, а потом поехала на встречу с мамой.
Мама, очень переживающая за мои последние известия, решила сводить меня в «Пушкин», потому что по ее мнению, такое заведение как нельзя лучше соответствует роду моей деятельности. Смущало, правда, вопиющее богатство убранства и практически полное отсутствие людей – но если люди были, то, конечно, при полном параде. Все это не имело никакого отношения к Александру Сергеевичу, но в целом было забавно. Мама взяла для меня пирожное в форме книги, очень красивое, и их фирменное латте, еще ели ягодный щербет, украшенный чем-то вроде сушеного ананаса. Я была очень тронута и радовалась, как ребенок – в последнее время я действительно забыла, что на свете существуют такие простые и приятные вещи.
Потом к нам доехал Андрей, мы с ним собирались в редакцию «Вопросов Литературы», посидеть на крыше с Дуардовичами, но погодные условия подвели и у них там в целом что-то сорвалось, так что Игорь прислал отбой. Было жаль, разумеется, но вечер наш остался преисполнен гедонистического удовольствия.
2-3 декабря
Не так давно у бабушки случился ещё один инфаркт и нам нужно побыть у нее дома в выходные, чтобы контролировать давление и приём лекарств, пока родители находятся загородом. К тому же у нашего соседа по квартире Юры появилась девушка, теперь она периодически гостит у него в комнате, так лучше не мешать друг другу.
В моей комнате в квартире родителей самая крутая фишка – это письменный стол, потому что в хрущевской комнатушке, которую мы снимаем с Андреем, никакого стола не помещается и приходится работать на кухне. Ещё прекрасны светильники для чтения. Но самое главное – это библиотека дедушки, которую он собирал всю жизнь.
На квартире, где я прожила с родителями с рождения до двадцати лет, она располагалась в гостиной, которая между домашними так и называлась, «библиотека». А когда мы переезжали в место, где мы жили с родителями до того, как я стала снимать жилье с Андреем, её без обсуждений перенесли в мою новую комнату, как к человеку, который пользуется ею чаще всех в семье. Здесь полные собрания сочинений Бунина, Горького, Герцена, Гёте, Достоевского, Дюма, Есенина, Лермонтова, Мамина-Сибиряка, Островского, Пушкина, Солженицына, обоих Толстых, Тургенева, Флобера – кого только нет, перечислять можно долго. Еще много книг «о писателях» – например, «Лермонтов в школе», «Друзья Лермонтова» и прочее. Бабушка рассказывала, что дедушка стоял в долгих очередях за каждым из этих собраний. И что книги, которые он не мог достать, он просто брал почитать и переписывал в тетрадь от руки. Я сама листала эти рукописи с бодрыми завитками и думала о том, что застань я дедушку в живых, он бы непременно оказал на меня влияние в литературном смысле. Возможно, мы бы много с ним спорили.
Андрей начал выходные с ритуального осмотра книг дедушки. Два дня слились в один. Я просто лежала на диване, читала, периодически выбираясь к бабушке, чтобы помочь ей в чем-нибудь или просто сделать чай. Думала и о стихах – что я хочу написать теперь? Что я хотела бы сказать? Это всегда проходит сквозь тернии самоотрицания, полное глубокое сосредоточение, позволяющее приглушить гул голосов, вроде: «да что ты можешь вообще», «ты никто», «ты не в силах написать ни единого хорошего катрена» и вдруг услышать внутри себя совершенно другие, чистые звуки, из которых, словно по волшебству, приходят первые строчки.
4 декабря
Где-то в четыре часа дня у меня жутко заболела голова, но до конца рабочего дня прошла. Я не придала этому никакого значения. Возле дома встретились с мамой, купили булочек к чаю. Дома я некоторое время весело переписывалась с Машей Поповой, а потом она вдруг сообщила, что приболела и что по Москве сейчас бродит простудный вирус. А где-то за час до полуночи я почувствовала недомогание и сама.
Сначала было ощущение, что просто немного поднялась температура, потом стало уже конкретно колотить, градусник показал 37,8. Пришлось отпрашиваться с работы, я написала начальству, они обещали прислать мне замену. К ощущению озноба и заботливых объятий Андрея, укутывающего меня одеялом со всех сторон, примешивалось чувство легкой эйфории родом не иначе, как из школьной поры. Наконец никто не помешает побыть в одиночестве и уйти в себя! Завтра я смогу делать все, что захочу, в частности ЧИТАТЬ.
5 декабря
Утром на кухне обнаружила большое красное пятно на руке. «Что за??» – спросила я вслух, отчего Андрей на том конце провода сильно перепугался – «Что случилось?» – «Да вот, пятно какое-то на руке…».
Я стояла у плиты и одной левой рукой – в правой была трубка – пыталась приготовить себе кофе. Идей о том, что это может быть, никаких не было.
К середине дня пятно разрослось на половину руки, опух безымянный палец, став вполовину толще, чем на другой, левой руке.
Еще как-то с новой силой стал беспокоить астигматизм. Я узнала о его существовании всего пару лет назад, офтальмолог утверждает, что он был со мной всю жизнь, просто усилился. Я же осмелюсь предположить, это произошло из-за того, что в 2015 году я написала следующее стихотворение:
один глаз не похож на другой.
нет, совсем не похож.
один глаз – белёсый, слепой,
другой замечает ложь.
один глаз безголосый кит,
другой о тебе кричит.
один глаз подбивает другой
вылезти из орбит.
Конечно, пока я писала его, то думала о своей бабушке, которая, как было сказано выше, в младенчестве ослепла на один глаз. Зато дальнейший намёк на имя собственное сразу был учтён и не замедлил сказаться. Вот так, потирая расфокусированный глаз опухшей правой рукой, левой рукой я держала над огнем турку, а мобильный телефон уже шеей, зажав между щекой и плечом.
Иногда мне кажется, что со мной борются темные силы, пытаясь помешать думать и чувствовать что-то действительно важное, я даже физически ощущаю это сопротивление. Именно физически – потому что эти силы борются со мной, используя мое же собственное тело. Когда у тебя что-то болит или беспокоит, это тратит силы, сосредотачивает мысли на конкретном моменте, не дает духу и уму обрести полную свободу. Сейчас я уверена, что полным ходом темные силы обрушились на меня после переезда на новую квартиру. Опустим здесь те негативные эмоции, которые обуревали мною при переезде, словно трудным подростком из американского фильма, не желающим покидать родной штат и прощаться со своими школьными друзьями. Это вообще отдельная история, для меня дом – живой, и тот факт, что пришлось покинуть место, с которым я состою в особых энергетических взаимоотношениях, было очень серьёзным ударом. Но речь сейчас даже не об этом.
Когда мы с родителями въезжали в новую квартиру, я видела женщину, которая решила ее продать. Она рассказала, что здесь умерла ее мама и она не хочет больше здесь жить, потому что ей делают больно постоянные воспоминания о ней. Мама болела и вся квартира была сделана под нее: всякие турники, удобно расположенные полки. И опять же, не знаю почему, но мне показалось, что та женщина делала отсюда ноги. Потом я узнала, что наша квартира стоит чуть ли не на Богородском кладбище, от которого здесь километр и добираясь до дома, приходится так или иначе проходить мимо него каждый день. Вначале никакого значения этим фактам я не придавала, но потом, когда бабушка сломала берцовую кость (и пользоваться этими самыми удобными турниками), я стала ходить в больницу чуть ли не каждый день, а у родителей начались проблемы с работой, и все это чуть ли не в один и тот же месяц, я начала подумывать, нет ли в этом какой-то сверхъестественной закономерности?
А может, всё происходит само собой. И никакого смысла ни в чем никогда и не было.
6 декабря
мама, я не хочу умирать
пел молодой Фредди Меркьюри
играющий на рояле
первый куплет допет
и зал пожирает мрак
Фредди ещё не знал
не мог знать, как оно бывает
когда слово звучащее определяет тебя
а остальную жизнь загоняет в рамки
сказанного
зловещий его там-там
за собой позовёт
и
Первая строчка пришла сразу по пробуждении, остальные появлялись, пока пыталась подняться с кровати. Чтобы не потерять, записывала в телефон. Концовка уводила в безмолвие, которое – я так решила, не должно быть нарушено.
7 декабря
Я дочитала «Погребённого великана», поэтому Андрей принес мне из библиотеки «Щегла» Донны Тартт. Я уже начинала его в Минске, когда Андрей уходил на работу, а мне приходилось ждать его в компании безумного монохромного кота Одиссея, прыгавшего с полки на полку, беспрестанно мяукавшего и сводившего меня с ума.
В плане восприятия прозы мой мозг устроен просто – то, что ему не нравится, он забывает и очень быстро, не считая нужным тратить энергию на хранение информации, которая не приносит ему удовольствия. Поэтому, когда я училась в школе, учительница русского и литературы не знала, что со мной делать, сочинения я писала спорные (а значит, плохие), да и список литературы полностью осилить была тоже не в состоянии. Однако начало книги Донны Тартт, которое я успела прочитать в Минске, я запомнила на целый год. Я решила, что книга, которая выдержала подобную проверку, заслуживает быть прочитанной мною полностью.
Вечер был посвящен презентации книги Александра Логунова «Ковчег». Саша представил меня, как крестную мать книги, потому что именно я придумала название. А для меня, как человека, глядящего на акт подбора со стороны, это было просто, я сразу поняла, какой текст центральный и на что следует сделать упор. Сначала Саше мой выбор показался слишком очевидным, но чем дальше, тем больше нравился.
Перед своим выступлением я от души наругалась с администраторшей заведения по поводу того, что она буквально по-хамски меня встретила и почему-то не захотела сразу проводить в зал к выступающим. Но несмотря на это я смогла выдать спокойную, членораздельную поздравительную речь по поводу книги и не перепутать задуманный порядок стихотворений. Для невротика, который, мягко говоря, не считает появление на публике самой приятной частью творческого процесса (то есть для меня), это было однозначным подвигом.
8 декабря
В почтовой программе на работе случился какой-то страшный сбой и нам с коллегой пришлось вытрясти душу из почтовой компании, чтобы она наладила неполадки на сервере, а потом делать все 570358658 отправок за последние 10 минут. К концу рабочего дня голова гудела, как гонг.
Дома не могу ничем заниматься. Обидно до слёз.
9 декабря
Если честно, вообще не понимаю, кого Горнов пытается обмануть, притворяясь Ириной Скверновой. Говорят, конечно, что Сквернова реальна и она присутствовала на некоторых из столичных мероприятий, но для меня почти очевидно, что это мистификация. На такие вещи у меня острый нюх.
В ту пору, когда Гриша учился в Литинституте, он уже однажды делал так: разослав подборку от имени некоего Артема Атлантидова, всю неделю спокойно наслаждался всеобщим недоумением однокурсников «КТО ЭТО?», и только я, да еще пара посвященных, хорошо знавших горновские стихи того времени, понимали, чей это псевдоним. Эффект изумления однокурсников от раскрытой тайны был потрясающий. Некоторое время спустя Гриша еще жестче разыграл Борю, написав стихотворение от лица выдуманной пятнадцатилетней ученицы своей жены, которая неожиданно открыла в себе поэтический талант. Гриша отправил Боре письмо, мол, в классе его жены, которая работает в школе, обнаружился такой вот самородок. Боря чистосердечно поверил другу, посоветовав Грише передать ученице, что у нее есть способности, и в довершение всего выложил стихотворение на стену фейсбука, где люди наперебой принялись восхищаться даром юной поэтессы. Гриша ликовал. «Ну и какой из Бори после этого литературный критик?» – посмеивался он под грохот колес метро, – «что он за критик, если даже мою манеру опознать не может?»
Боря, конечно, повеселился, но затаил обиду. Да и мне казалось, что шутка немного перешла грани дозволенного. Поэтому однажды, когда Горнов проспал ежегодное собрание молодых писателей в ЦДЛ, а мы с Борей неосмотрительно были предоставлены сами себе, то мгновенно скооперировались и решились нанести ему ответный удар. Очень быстро мы придумали полноценного персонажа и написали Горнову письмо от его лица. Наше порождение мы назвали Айгуль Исламбекова и сделали ее продавщицей чебуреков в легендарном заведении «Чебуречная СССР», что находится напротив Литинститута. Логика была проста: в чебуречной работает одна девушка по имени Айгуль, Гриша часто бывает в чебуречной и «подумает, что это она». В последнее слабо верилось, но как известно, если хорошо постараться запудрить человеку мозги, в конце концов он будет готов поверить во что угодно. Мы сочинили целую оду в Гришину честь от лица Айгуль, снабдили письмо некоторым количеством орфографических ошибок, завели выдуманный адрес и отправили письмо. Дальше мы создали странички в соцсетях, разыграв не только Горнова, но и половину литературной общественности. Люди всерьёз начали отвечать на сообщения, посылаемые от имени Айгуль и ситуация чуть было не вышла из под нашего контроля. Не знаю, вспомнит ли кто-нибудь сейчас наше с Борисом порождение, но мне кажется, так, как тогда, мы не смеялись никогда в жизни.
Популярную в наши дни гипотезу о том, что Пермяков – это Тина Тина, я, тем не менее, решительно отвергаю. Мне верится в существование Тины. Но ото всех этих вопросов, которыми сейчас задаются люди, уже давно веет некоторым мракобесием. Мы обсуждаем, есть человек или его нет, настоящий ли он. Притворяется ли один человек другим и с какой целью. Кому и что конкретно пишет этот псевдочеловек. Я не знаю, в каком направлении будут мутировать эти социальные феномены, но от минимальной рефлексии над ними уже делается, так скажем, не по себе.
10 декабря
Сидели в моей комнате, в квартире родителей, как вдруг сердце начало колотиться. Сначала я не поняла, встала, решила пройтись по комнате. Андрей смотрел какое-то видео в наушниках. Пришла первая строчка. Потом весь вечер меня не было.
в младенчестве не кричала
как знала, потом накричусь
прощально в гудок вокзала
в поток ледяного крана
в зелёное покрывало
в ночную глухую грусть
ни стона не было можно
на то, что предрешено
ребёнку ответить сложно
как это всегда и должно
тому, что пропасть должно
он – выпущенная книга
и будет лежмя лежать
покроется слоем пыли
завалится за кровать
но кто-то найдет однажды
притянется как магнит
сожмёт корешок бумажный
и внутренне закричит.
11 декабря
Даже когда выхожу на работу вовремя, потом почему-то приходится бежать. То за автобусом, то просто потому, что большая часть дороги до офиса заняла чуть дольше обыкновенного. Я ненавижу спешить и когда меня кто-то подгоняет, ни то ни другое меня не воодушевляет и не бодрит, а приводит на целый день в какое-то скованное состояние. При этом, как побочный эффект, начинают с удвоенной силой раздражать окружающие люди. То мне кажется, что они проходят слишком близко ко мне, то как-то не так смотрят, то просто нарочно пытаются меня вывести. Знающие меня, как правило, знают и мою черту: я стараюсь не реагировать на любую эмоцию, решившую посетить меня, а некоторое время наблюдаю за ней отстранённо, чтобы понять, заслуживает эта эмоция меня захватить или нет.
Однако в последнее время чувства как-то усилились, вероятно, вместе с недосыпом, пришедшим вслед за по-настоящему тяжёлым зимним небом. К тому же все чаще вспоминаю перед сном о предстоящей операции. Представляю себе, как меня разрезают и сверкающим скальпелем удаляют то, что как уже говорил хирург, должно быть удалено обязательно. Но вдруг я умру прямо на операционном столе? При этой мысли мое тело как будто немного отрывается от земли и повисает в воздухе.
Скорее всего мне просто не хватает времени днём для того, чтобы побыть наедине с собой, и от этого я чувствую тревожность. Я не могу найти уединённую работу, за которую бы нормально платили и с которой при этом я могла бы справиться. Все-таки для того, чтобы снимать жилье, необходимы заработанные деньги, хотя мои благодушные приезжие знакомые и убеждены, что раз я коренная москвичка, то у меня на подоконнике растут денежные деревья, с которых я просто срезаю плоды и красиво иду разносить их по нужным инстанциям.
По дороге домой в супермаркете встретила папу. Недавно я купила себе новый телефон, старый отдала ему и теперь он в нем разбирается. «Вот у меня тут странно, вроде я удалил эти приложения, а память все равно держится та же, не знаешь что это?» Я объяснила ему ситуацию и продолжала смотреть, как он отвечает – как и привык, медленно, обстоятельно: «Я ребятам в ремонт на прошлой неделе отнёс, они посмотрели память, я думаю, нужно ещё купить зарядное устройство, но я скажу, чтобы они проверили внимательнее…» – я смотрела на его седину, на красное от высокого давления лицо, на блуждающий мечтательный взгляд. У меня дома была куча дел, нужно, наконец, подмести пол, закинуть стирать одежду, приготовить ужин и всякое такое. Но это папина черта, он никогда никуда не торопится, точно зная, что успеет везде. И я, в общем, тоже изначально переняла такое его свойство. Именно поэтому рано или поздно спокойствие должно вернуться ко мне.
12 декабря
Кажется, с одной из близких подруг мы скоро совсем перестанем общаться. Ситуация, конечно, не самая лучшая, но я ума не приложу, что с ней делать. Мне сложно объяснить, что сейчас во мне происходит, как я каждый день с переменным успехом борюсь с тревожными мыслями и паническими атаками, не говоря уже о плохом самочувствии, которое грозит овладеть всей жизнью в любой удобный момент. Как я при всём этом стараюсь не казаться на работе белой вороной. Как я стараюсь не превратиться при этом наборе обстоятельств в овощ, не перестать мыслить, чувствовать и сохранить собственный мир внутри. При этом мы не виделись год или около того, потому что у нее ребенок и проблемы, связанные с разводом. На фоне этого (наверное) я кажусь ей просто ипохондриком, у которого немножко сдают нервы, только и всего – это видно и по разговору, и по общему отношению, хотя я понимаю, что она желает мне добра.
Однако я почему-то все больше и больше замыкаюсь в себе и отдаляюсь. Где-то во мне сидит нечто, что совсем не понимает людей, не любит и не хочет их присутствия вокруг себя, и поэтому делает всё возможное, чтобы устранить их из моего окружения.
13 декабря
Подарила Гузель, моей коллеге по работе, подарок на День Рождения – носки с кошечками и маникюрный набор и открытку со всеми нашими шутками – смешной такой девчачий подарок, мне очень хотелось ее обрадовать. После работы пошли к ней в гости. Условились, что ненадолго, но купили все как полагается, торт и свечи, чтобы произвести обряд загадывания желания. Гузель закрытый человек, поэтому место ее обитания выглядит настолько уютным, чтобы в идеале можно было вообще не выбираться наружу. Мы посидели на кухне, немного поболтали, посмеялись, задули свечи, периодически Гузель звонили родственники, с которыми она общалась очень просто: «Да? Привет, я дома. Немного праздную. Да. И Вам хорошего! Спасибо, целую!» Я подумала, что на ее месте развела бы какой-нибудь дурацкий и никому не нужный разговор, чтобы звонящий мне с поздравлениями человек не почувствовал себя неуютно, особенно если это мой родственник. Но вот, оказывается, можно обойтись без этого. Пожалуй, надо попробовать так сделать в дальнейшем. В конце концов, почему бы и нет.
14 декабря
До вечера Валерия Черешни, который проводил режиссер Роман Либеров, оставался час – поэтому мы спешно искали место, в котором можно перекусить и остановились на ресторане «Итальянец», попавшемся прямо по дороге. Но входная группа заведения нас обманула, мы-то рассчитывали на скромную забегаловку на тему итальянской кухни, а вместо того получили шикарный ресторан. В заведениях такого уровня приносят специальные подставки под сумки и подают устрицы. Но времени искать другое место у нас не было, голодать по состоянию здоровья мне не рекомендуется, поэтому решили, что остаёмся. Комичность ситуации придавало то, что вид у меня был вызывающе будничный, а вокруг сидели лощённые молодые люди с отцами в золотых очках, предположительно отмечающие выпуск из Гарварда или Оксфорда, а также многодетные семьи в вечерних платьях. По уровню странности моё нахождение там переплюнуло даже поход в «Пушкин». Осознавая это, мы с Андреем абсолютно сорвались с цепи и поназаказывали всякой еды, тёплый салат с ягненком, пиццу четыре мяса и пасту, чтобы умять все это у нас было около часа. Я не остановилась, заказав еще и горячий коктейль «Зимняя вишня», по своему составу похожему на глинтвейн, только там было не вино, а ром. Максимально быстро согревая себя с его помощью, я обратила внимание на мужика, выглядывающего из двери кухни и критически осматривающего зал, исчезающего, а потом вновь появляющегося в проёме. Затем мой взгляд упал на обложку меню, на которой была размещена фотография шеф-повара – это был он! «Андрей», – воскликнула я, – «да он следит за нами!». Но пора было выходить.
С головой, конкретно кружившейся от «Зимней вишни» (странно, что не черешни!), и предоставив Андрею самому разыскивать дорогу до Музея Гулага, я думала о том, как изменилась моя жизнь. Раньше я дружила с компанией мальчиков, у которых ни гроша в кармане, мы вечно перелезали через какие-то заборы, уходили в походы на многие километры, а теперь один любимый человек, рестораны, жизнь, которую можно назвать устроенной, но при этом что-то, кажется, навсегда утрачено.
Вечер Валерия Черешни, меж тем, был феноменален. Я сидела, периодически оборачиваясь на Андрея, убеждаясь, что он тоже постоянно сидит с открытым ртом, и красной строкой у меня в голове пробегала только одна мысль: «А ведь я могла не прийти!» Что было бы, если бы я не пришла, не знаю. Но точно знаю, что упустила бы многое. Ощущение после вечера осталось такое, словно весь смысл того, чем мы занимаемся, вырос до небес и заполнил внутреннее пространство, наполняя нас чувством значимости и драгоценности всего сущего.
Зачастую я не могу найти в творчестве современных авторов того уровня глубины, которая обнаруживается в стихах Валерия Черешни, также у них нет того чувства меры и вкуса к слову, как у этого поэта. Все это, на мой взгляд, происходит от уровня личности. Очевидно, что Валерий Черешня невероятно интересный человек, но даже давая комментарии к своим стихотворениям, что подразумевает формат мероприятия (какое искушение заговориться!), он не добавил к своей речи ни единого лишнего слова.
После вечера Роман Либеров рассказал о разрыве отношений с Музеем Гулага, поскольку Музей отказался публиковать в своей группе откровенно эротическое стихотворение одного из авторов проекта. Этот случай вызвал во мне недоуменное презрение по отношению к владельцам Музея. И это очень жаль. Неужели людям, живущим в двадцать первом веке, обязательно быть такими ханжами?
15 декабря
Весь офис гудел в преддверии корпоратива с самого утра. Женщины обсуждали платья, мужчины переговаривались насчет дресс-кода и финальных приготовлений, но где-то в пять вечера (в полшестого у большинства сотрудников рабочий день заканчивался) активность в офисе достигла предела – в туалете было не протолкнуться, повсюду слышался аромат духов, взгляд падал на чей-нибудь завитый локон, блестящий шлейф или острый каблук. Создавалось такое ощущение, что люди спешат на какой-то единственный в своей жизни праздник, вот она, возможность выглядеть красиво, и только сегодня можно её использовать. Контраст между будничным и выходным видом коллег был разительным, но то же самое касалось и меня – как-то специально готовиться к корпоративу не очень хотелось, но чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я сделала макияж поярче, а еще надела мамины бусы, которые подходили к обычному одеянию и, поскольку их еще никто на мне не видел, имели праздничный вид.
До места корпоратива добирались вместе с Андреем, потому что одна я стопроцентно бы заблудилась и не попала бы уже никуда. Но Андрей работает дальше от центра, чем я и поэтому, если мы куда-то вместе собираемся, это почти неминуемо означает, что мне приходится ждать его на станции в центре зала. Мало что в жизни я ненавижу так же сильно, как ждать человека в метро. Пока проносятся поезда, дует мерзкий ветер, от которого можно потом простыть, чаще всего приходится стоять в куртке и с вещами (а вообще-то, книгами), которыми у меня всегда набит рюкзак, и, конечно, люди, милые и человечные, так похожие на стадо бизонов, готовое затоптать всё, что встанет у них на пути.
Место, где был организован наш корпоратив, располагалось на Болотной площади. Когда мы переходили мимо Храма Христа Спасителя и шли по мосту через реку, полную огней, до нас уже доносилась далекая, но в перспективе весьма оглушительная музыка, источником которой был как раз искомый нами клуб. Андрей пришёл в ужас и принял решение подождать меня пару часов где-нибудь в отдаленном кафе, я миновала фейсконтроль и отправилась вверх по лестнице.
Оформление зала, на мой взгляд, было очень удачное – повсюду белые круглые столы, а подсвеченный разноцветными софитами логотип нашей международной компании создавал ощущение по-настоящему праздничное и торжественное. Поразившись убранству, я медленно оглядывала зал и сидящих кругами людей, пока один из молодых сотрудников не разрешил мои сомнения, улыбчиво указав на стул возле себя, где было два свободных места – прямо для меня и Гузель, которая скоро появится, подумала я и села. Гузель появилась после речи председателя компании и веселого корпоративного видео, после чего мы, не теряя ни минуты, принялись интенсивно бродить по клубу туда-сюда и делать безумные фотографии на фоне ёлки. Как раз во время этакого веселья из-за спины донесся потусторонний голос нашего начальника. Появившись неожиданно, как и подобает хорошему начальству, он предупредил нас о возможном коварстве алкоголя и внезапно спросил меня, не хочу ли я почитать стихи.
Я оглядела зал. Там было больше ста человек. Надо было соглашаться. Конечно, существовал риск провала, и тогда это стало бы каждодневным кошмаром, непониманием, обращённым ко мне изо дня в день, пока я остаюсь работать в этой компании. Но я чувствовала, что это вызов, брошенный большой аудиторией, состоящей из других людей, который должен проверить меня на прочность. Я согласилась. При этом еще думалось, что начальник просто пошутил и, конечно, никто не выпустит меня читать перед всеми этими людьми, которым не нужны стихи – вот так, запросто. Но я ошибалась.
…После того, как я прочитала пять стихотворений, так же много, как я обычно читаю на вечерах, зал неистово зааплодировал. Я видела это зрительно, по глазам людей и движениям в зале, при этом звуки доносились до меня откуда-то издалека, пока я спускалась со сцены, шла к своему месту, по инерции продолжая широко улыбаться. Потом началось: ко мне подходили группами по пять человек, люди с горящими глазами искали меня по всему залу только, чтобы сказать, как им понравилось и как они были поражены услышанным. Один человек полчаса расспрашивал меня о Литературном институте, буквально перекрикивая оглушительный бит. Это продолжалось долго, а я чувствовала, что люди искренни, что говорят это они не для галочки, а потому что правда – совершенно неожиданно открыли для себя нечто новое. Таких горящих глаз никогда не встретишь на профессиональных литературных мероприятиях, где каждый считает своей основной задачей уничтожить своего коллегу, другого литератора, каким бы талантливым тот не был. Создалось впечатление, что в тот вечер, на банковском корпоративе, я внезапно для себя увидела настоящего живого зрителя, такого, каким он и был задуман изначально – без примеси зависти, злобы и оголтелого желания победить.
16 декабря
Не могу. Хочется прямо сейчас освободиться от лишних людей. Тех, которые не держат обещания, портят настроение из раза в раз, рассказывая сказки про белого бычка о том, что они позвонят/встретятся. Я тоже не идеально себя веду, поэтому всегда стараюсь простить, но я точно (можете не верить) не веду себя так, как эта пара товарищей поступает со мной. В общем, утро вечера мудренее. А то полетели бы сейчас клочки по закоулочкам.
С другой стороны, даже в этой расправе нет особого смысла, настолько мы разрозненны. Все как будто движутся наощупь в густом тумане, находясь при этом на огромном расстоянии друг от друга, но не делая попытки приблизиться или соединиться для поиска нужного направления.
17 декабря
Утром созвонились с подругой, она сказала, что переживает по поводу того, что мы стали реже общаться. Рассказала немного о своем новом любовнике, работе, недавних событиях. Были рады слышать друг друга, но чувствовалось, что обе страшно устали, каждая от своих проблем. И обеим было очень досадно чувствовать эту усталость.
Когда нам было по семнадцать лет, мы привыкли уходить гулять на всю ночь, смеяться до боли в груди, слушать самую красивую музыку, находить самые заветные места для прогулок. А теперь мы как будто можем делать все то же самое, но не делаем этого.
Однажды все дороги, уводившие в притягательную бесконечность, вдруг опредметились, и мы выехали каждая на свою конкретную магистраль. И от этой определённости нам, всё ещё удивительным, волшебным, воздушным, совершенно непредсказуемым, юным, делается абсолютно невыносимо на каждом повороте разговора, хотя мы и правда, на все сто процентов любим – каждый свою – жизнь. Я сразу хочу бросить все и уехать, чтобы начать всё с чистого листа и не подвести нас.
А эти дома и небо, а главное зима, настолько ненастоящие, что хочется горько плакать, но мы-то совершенно, ни на столечко, в этом не виноваты.
18 декабря
Надо посмотреть материалы для «Текстуры», там поднакопилось многое. Обсуждали с Андреем и новые идеи, насчет документального кино о поэтах. В своей жизни я снимала короткометражные фильмы всего два раза. Не сказать, чтобы на сегодняшний день я была довольна результатом, но процесс съемок доставлял невыразимое удовольствие. Очень притягательной представляется идея пережить это снова. Но нужна хорошая камера. Где ее взять? Обсуждали это за завтраком. Чётко назвали несколько человек, фильмы о которых были бы интересны широкой публике. Прикидывали, как это можно сделать. В итоге я приехала на работу впритык, ровно в девять, а в идеале нужно бы явиться минут на десять пораньше.
Как бы не доиграться, сейчас мне следует держаться за это место, поскольку положение Андрея на новой должности, мягко говоря, шатко. Начальник не разрешает ему сидеть ни на каких сайтах, даже если у него выдалась свободная минута, и отвечать на сотовый телефон (!), поэтому мы переписываемся тайком по рабочему мессенджеру. Кроме того, он позволяет себе фамильярность и ор. Все это свидетельствует об эмоциональной нестабильности руководителя, который в любой момент может попросить освободить позицию. А иногда Андрея задерживают на семинарах по развитию, и он присылает мне оттуда унылые фотографии гламурных лекторов в роговых очках. Каждый раз я внимательно вглядываюсь в эти лица, стараясь разглядеть в них хотя бы тень интеллекта, позволяющего им научить чему-нибудь моего Андрея. И при всем желании не нахожу.
19 декабря
В 6:45 мне позвонил папа и попросил продиктовать какие-то цифры, которые придут на мой телефон. Ничего не соображая, я продиктовала ему цифры, потом он сказал нечто вроде: «А теперь я ввожу этот твой пароль», я истошно заорала «НЕЕЕТ!», от чего сосед за стенкой, наверное, поседел наполовину, но было уже поздно. Папа ввёл пароль, который дает доступ к моей персональной базе данных и перекидывает новейшие данные на все другие устройства. Это привело к тому, что с моего нового айфона удалились все телефонные номера, потому что папа совсем недавно удалил их на старом.
В нашу предыдущую встречу я раз десять говорила папе о необходимости завести собственный пароль и объясняла своеобразность телефона, который он хочет получить от меня в подарок. Но он все равно решил, что старый мой пароль лучше нового своего и втихаря продолжил его вводить, и это в конечном счете лишило меня справочника. Там были телефоны старых друзей, редакторов и просто уникальных людей, чей номер был получен мною по случаю и, соответственно, восстановлению не подлежит. Весь последующий день я как идиот отвечала вопросительным «алло?» людям, которые звонят мне постоянно, и те надо мной потешались. Папа же остался обижен – кажется, он посчитал, что я просто пожалела для него свой пароль.
Вечером мама рассказала, что тем же утром обнаружила папу каким-то образом зашедшим в мое почтовое приложение, из которого я ранее предусмотрительно вышла. Он сидел и сосредоточенно удалял все мои входящие письма – и важные, и спам, предполагая, что этот процесс освободит больше памяти на устройстве. «Тут столько всего!» – сокрушался папа, – я просто устал удалять!». Мама рассказывала мне это по телефону, и мы смеялись до слёз, а я мысленно благодарила небо за то, что существует папка «удаленные» и отдельный редакторский ящик «Текстуры», куда приходят материалы авторов.
20 декабря
Виделись с Людмилой Вязмитиновой. Она отметила, что я выгляжу посвежевшей. Я промолчала, но дело было в том, что в последнее время я выливаю на лицо целую тонну средств для ухода, использую увлажняющие маски, крема и прочее. Но не для того, чтобы подготовиться к Новому Году, как я сама себя уверяю и говорю окружающим, а чтобы не думать о предстоящей операции, а главное, о ее последствиях, кажется, абсолютно неотвратимых. После того, как меня госпитализировали в августе, прошло уже много месяцев, но я лишь недавно смогла полностью восстановиться. Из строя вышла работа нескольких внутренних органов и я полгода сидела на антибиотиках. От того времени остался довольно психоделический цикл стихотворений, оканчивающийся тем, что у героини из живота вырастает огромное дерево со свисающим с него головами-плодами. Ну ладно.
Мы решили отмечать Новый Год у Людмилы, она сообщила, что Боря, скорее всего, присоединится, и я обрадовалась этому, хоть и не без примеси старой обиды на то, что он не может выделить время на встречу без вспомогательных поводов, просто по дружбе. Я знаю, что он втайне наслаждается этим, мол, я редактор отдела критики, теперь мне не до всяких дурацких вылазок и танцев на поляне возле музея Чуковского… Хотя не раз я слышала от него, что эти воспоминания для него драгоценны, просто, наверное, все дело в жизненных обстоятельствах. Если бы только можно было их обмануть! Ведь мы с Борей, по сути, занимаемся одним делом.
Нужно что-то придумать, чтобы общаться чаще. И я придумаю.
21 декабря
Снова мучает чувство неприкаянности. Стараюсь как-то отвлечься, безуспешно. Нахожусь на работе, думаю не о работе. Прихожу домой, не получаю никакого удовольствия от отдыха, постоянно кажется, что свободное время могло быть потрачено с большим толком. Не могу определиться с фоном для новой картины, хотя уже четко вижу композицию и знаю, в чем должно быть ее своеобразие. Отвечаю на поздравления о будущей книге, но на душе у меня неспокойно, поскольку трижды переносившему дату выхода книги издателю ничего не стоит сделать это и в четвертый раз. Сейчас я все-таки предпочитаю верить, поскольку первоначально датой выпуска ставилось 17 декабря и до конца года книгу можно перенести скорее с целью что-то доделать. Я стараюсь не поддаваться общему укоренившемуся вокруг меня мнению о том, что мой издатель – человек в первую очередь непрофессиональный, просто водит меня за нос, обманывает и просто сводит счёты, не желая в действительности ничего выпускать. Очень хочется верить в хорошее в людях, по крайней мере в то, что прошлые странные, болезненные отношения в дальнейшем могут перемениться к лучшему.
Наши общие с издателем знакомые уже не раз предлагали мне забрать рукопись, открыть краудфандинг и тем самым закрыть для себя эту ситуацию с ожиданием, предполагая, что она очень сильно меня истощает. Но я бы сказала наоборот. Возможность собрать книгу, как изначально, так и теперь, очень меня воодушевила. Андрей вызвался быть составителем и так пересмотрел весь мой творческий материал, что в конечном счете я поняла, о чем пишу сегодня и о чем хочу писать завтра – по сути, пересмотрела саму себя как автора, и это бесценно. Такой глубокий самоанализ. Именно поэтому я бы хотела, чтобы книга вышла именно у Даны, как инициатора данного процесса. Но если этого не случится – что ж. Нужно будет предпринять определённые действия, думать о которых пока не хочется.
22 декабря
Говорим о том, чтобы на новогодних каникулах доехать до Питера, в последнюю неделю декабря сделать это не получится по деньгам. А ведь в Питере нас ждет литературное застолье дома у Татьяны Вольтской, куда регулярно приходят интереснейшие люди северной столицы, кроме того в Петербурге сейчас живут перебравшиеся из Бреста друзья Андрея – поэт Евгений Бесчастный с супругой Олей. Мы уже познакомились, когда я в прошлый раз была в Минске, они показались мне очень приятной, даже, я бы сказала, медитативной парой. Я страстно люблю путешествовать, наверное, это одно из самых моих любимых занятий на свете, поэтому невозможность поехать сразу же, в декабре, меня немного нервирует.
Путешествие помогает мне абстрагироваться от любых ужасов и почувствовать движение именно себя в пространстве. Даже обычный дребезжащий стаканчик в поезде ощущается мной реальнее, чем самый необыкновенный уголок старой Москвы. Если бы меня не удерживал Андрей и наши финансовые передряги, я бы так и продолжила дальше везде мотаться под самыми разными предлогами. И, честно говоря, я все ещё таю надежду, что нам вдвоём удастся вернуться к активной творческой жизни, просто нужно время для того, чтобы приспособиться к новым условиям.
Очень хотим съездить в гости к поэту Феликсу Чечику в Израиль, они с Андреем дружат. Эта поездка подразумевает, что для ее осуществления придется продлевать загранпаспорт и возиться с непонятными бумагами, но ради поездки к Чечику, кажется, можно вынести и не такое.
23 декабря
Потихоньку начала заниматься подарками. Все-таки мы идем в гости, нужно каждому персонально подготовить сюрприз. Стояла перед прилавком разнообразных сувениров в «Республике» и думала – никто даже представить себе не может, кому я буду делать подарок.
С другой стороны – кому? Людям, которые делают литературу? Да, безусловно. Людмила Вязмитинова, отразившая литературные события 90-х годов и продолжающая делать это сегодня, автора фундаментальной книги «Тексты в периодике». Ее супруг, поэт Андрей Цуканов. Или Боря Кутенков, редактор отдела критики в одном очень неплохом литературном журнале; почему не нашем? вот было бы хорошо! надо подумать об этом. Тем не менее, для меня это друзья. Есть в наших отношениях и сторона сугубо человеческая.
Людмиле Вязмитиновой и Андрею Цуканову подарок определился быстро. Но страшно даже вспоминать, что я успела понадарить Боре за эти шесть лет. Это и диск с хитами 80-х годов, галстуки – мужской и пионерский, французский дорогой парфюм, пену для бритья, какой-то ремень. В «Республику» пришла с озорным настроением, твёрдо вознамерившись выбрать что-нибудь эдакое, от чего Боря обязательно зайдется своим раскатистым смехом: «Ха-ха-ха!!!» Выбрала кружку с надписью. Стояла десять минут возле прилавка, прикрыв лицо ладонью, и содрогаясь от хохота, представляя Борину реакцию.
Затем вернулась домой, вновь оглядела нашу с Андреем съемную квартиру и вдруг поняла, что больше она меня не устраивает. Отсутствие рабочего стола и необходимость постоянно ютиться на кухне просто выбешивает. Надо переезжать.
24 декабря
Несмотря на то, что год Петуха – это мой год по восточному гороскопу, а семерка – вообще любимое число, 2017 с самого своего начала совершенно не ощущался как мой год. Постоянно происходило что-то неприятное, а я училась существовать в новых для себя безвоздушных условиях, принимая на себя некоторое, что ли, смирение перед обстоятельствами. Никто из родных не умер, вот и хорошо. Большего и не надо.
В этом новоприобретённом хроническом отчаянии я поначалу не замечала, как шаг за шагом стала приближаться к новому для себя качеству жизни. Поднялся уровень ответственности в самых разных областях, само существование ещё не ощущалось настолько хрупким, а соответственно, ценным. Закончить Литературный институт и проститься с некоторыми привычными вещами было болезненно – до сих пор не до конца оправилась от случая, когда спустя месяц после выпуска охранник не дал пройти на семинар, аргументируя это приказом ректора не впускать никого, кроме студентов. Выпускникам уже вход закрыт.
Не без труда к концу года оказались пересмотрены и взаимоотношения с людьми в целом, стало ясно, кого следует (наконец) оставить в прошлом, а кто, несмотря ни на какие ссоры и разлады, необходим душе, чтобы она оставалась жизнеспособной. Окончательно стало ясно, что я интроверт, а вовсе не экстраверт, как кажется многим знакомым, так что огромное количество людей вокруг для меня вовсе необязательно.
В этом году узнала, что у меня много особенностей. Даже физических. И, откровенно говоря, их столько, что очередному врачу, говорящему фразу: «Что поделать, это Ваша индивидуальная особенность», хотелось и отвечалось: «Надо же, да что Вы говорите!».
Но для меня в этом году главное, что я удержалась на волосок от смерти в роковом августе и после этого, конечно, я не имею права утверждать, что моя жизнь не имеет смысла. Я всегда черпала энергию в борьбе и год 2017 дал мне эту борьбу. Не для того, чтобы меня сломить, а чтобы подготовить к основному бою, который ждёт меня впереди.
Я не наивна, я знаю, что он – будет.
